Я местная, и муж здешний, и мама. Только папа с Украины. Папе всегда не нравилось, что мама с бабушкой говорили на водском, поэтому при нем они старались по-русски. Так мы и выучились обоим языкам. Сейчас еще помню язык, хотя что-то уже забывается. Нашу семью тоже, как и всех, депортировали. Сначала мы в Финляндии по лагерям мотались, а потом папа на работу устроился, у нас даже свой домик появился. Для советской власти мы все, финно- угорские народы, были враги народа, поэтому после возвращения было очень трудно жить. Сейчас местных в деревне осталось очень мало: порт в километре от деревни, а там еще какие-то радиационные контейнеры, еще какой-то сжиженный газ. Тут ни рыбы, ни леса ― уже ничего нет. Мы еще доживаем, а нашим детям тут делать уже нечего. Себя я в переписи запишу русской, хотя по происхождению я вожанка. Мы уже никому не доверяем. Ведь сейчас одна власть, а скоро может быть другая, и кто знает, не повторится ли все это снова.
|